-Что это за мудовинку здесь прицепила? – Желчно спросил прокурор, брезгливо вертя в прокуренных пальцах план по расследованию уголовного дела. План был как план - аккуратный лист с отпечатанным текстом, прикрепленный к обложке дела на скрепку.
Дело к передаче в суд было подготовлено на совесть, с оглядкой на все возможные и не возможные придирки. План - не нужный никому, кроме начальства - идеален. Прокурор- мужчина лет сорока пяти - хмуро смотрел из-под седеющих бровей.
Любой человек, не знакомый с ним лично, посчитал бы его образцовым представителем правосудия. Прокурор был строго одет, тщательно причесан. Голос раскатистый, от природы хорошо поставленный. Постороннему просто никогда не пришло бы в голову, что прокурор трезв за последние полтора месяца первый… ну, может, второй раз.
Вопрос был предназначен мне, единственной женщине-следователю в отделе на то время, но я ни как не отреагировала на оскорбительное замечание. На лице застыло выражение привычного терпения, с каким приходят в больницу к тяжелобольным и не вполне нормальным людям, к которым идти не хочется, но надо.
Прокурор был настроен бросить дело на доследование тут же, не позволив вернуться в кабинет, но не найдя к чему прицепиться, в сердцах выматерил план. Твердо решив довести начатое дело до конца, он отбросил страницы на начало, снова стал прочитывать текст. Ворча под нос, с шумом открыл несколько выдвижных ящиков стола, наугад нашел спички, закурил.
Скосив глаз на сигарету, я вздохнула и от нечего делать стала рассматривать прокурора. Стройный и быстрый в движениях, с шапкой седых, волнистых волос он был внешне очень хорош. А если принять во внимание тот факт, что он только сегодня вышел из продолжительного запоя – то просто принц.
Удивительно, вчера еще был пьян до изумления, а с утра холодной водой сполоснулся, носки выстиранные надел, костюм из шифоньера накинул и - брык в прокурорское кресло. В этот момент прокурор с шумом отодвинулся от стола, нашарил ногой мусорницу, пригреб к себе и звучно отплевался. Косяка, что ли в деле нашел?
- Александр Михайлович, можно, я тоже закурю? - Курить очень хотелось. Собственно, просьба сама по себе была скрытой наглостью, никто не курил из следователей в кабинете прокурора. С другой стороны, никто не называл мои планы «мудовинкой».
Курите, - исподлобья буркнул он.
Черт возьми, он закончит читать дело или нет? Забот у меня нет, только сидеть здесь в трепетном ожидании пистона. В камере жулик сидит, с ним работать надо. А когда?!
Наконец, прокурор отбросил дело в сторону и брезгливо поморщился.
-Дело- дрянь! - Важно изрек он. - Сроков никаких не осталось, иначе вернул бы.
-«Сроку еще неделя. Было бы за что, вернул бы и без сроков», - мысленно пытаюсь парировать.
-Что это за допросы? Кто так допрашивает?- Прокурор заводил сам себя, скрежеща зубами. - Мне надоело говорить одно и тоже!
-«Вот и не говори!»
Диалог происходил блестяще: вопрос- ответ, просто чудо. Вопрос вслух, ответ - только мысленно.
-Сколько вы работаете в следствии?
-4 года. - Реплика вслух. «Да, 4 года. Сколько же раз повторять-то?».
Прокурор снова смачно сплюнул в корзину. Попал.
-В следующий раз такие дела у вас не пройдут, не надейтесь.
Молчу.
-Скоро конец полугодия, по результатам я разберусь с вашим конно-балетным отделением.
Снова молчу.
На улице славная погода. Каждый раз, выходя из прокуратуры, особо остро чувствуешь, как с плеч спадает настоящая гора проблем: дело удачно «сбагрено», общение с прокурором на сегодняшний день завершено. Завтра, возможно, представится новая возможность блестящего диалога, но так ведь это будет только завтра, а остаток дня – безраздельно и приятно принадлежит мне.
«Когда же он уйдет на пенсию, злыдень языкастый», - вертится в голове. Ответ тут же услужливо появляется – сам собой, между прочим: «Никогда!». Действительно, прокурор 20 лет благополучно просидел в своем кресле, матеря подчиненных во все тяжкие, гоняя их в хвост и в гриву. Сгноил не мало народу. Но с него все – как с гуся вода.
Так что на пьяные загулы прокурора смотрели сквозь пальцы. Только однажды робко всколыхнулась надежда, что уберут, наконец, душителя нравственности: проверяющий застал его в кабинете вусмерть пьяного, спящего на столе с документами и при пистолете. Но нет, обошлось и на тот раз.
Следствие милицейское затосковало, оно как никто другой страдало от заскоков запойного прокурора. Кого-то он увольнял, кто-то сам увольнялся, а кто-то уходил, вернее – сбегал - в другие службы. Почувствовав, что преподобный Александр Михайлович не на шутку взялся за мою следственную шкуру, я при первой же возможности переметнулась в паспортную службу.
Страдала неимоверно. Дела раскрывались, жуликов задерживали, но я больше в этом процессе участия не принимала. Это было чудовищно, несправедливо: я хотела работать. И работать именно в следствии, а не на приеме с гражданами, где по сорок раз на дню приходилось талдычить одно и то же: «Слушаю вас? Прописка, выписка? В пределах города?» Тьфу, тоска, какая. Жулики стали освобождаться. Мои, я имею в виду. На учет-то вставать они приходили в паспортный.
Так прошли долгие три с половиной года. Работы было, конечно, много. И сидеть приходилось вечерами. Только ведь не мое это – с бумагами возиться. На работу не ходила – плелась. Никогда не забуду памятное утро, когда, встретив у решетки ИВС начальника следствия, услышала фразу: «В курсе, что прокурора турнули, и он уже рапорт написал?»
Меня качнуло из стороны в сторону, и я потрясенно попросила: «Еще раз скажите это, пожалуйста!». Не верилось, что душитель наш слетел. Слетел позорно, с треском. Так, как он с увлечением вышвыривал нас в свое время, ядовито смакуя позднее подробности, которые, в подавляющем большинстве своем, сам и придумывал.
Достаточно молодой по возрасту, он не смог поначалу найти работу. Склочный характер, склонность к запоям и отсутствие реальной власти закрыли для него многие двери престижных работ. В разговоре с коллегами я даже как-то раз пожалела его, заметив, что надо же, пропадет ведь теперь человек. Знания пропадут к чертовой матери.
Надо отметить, что прокурор наш мужик был весьма и весьма не глупый. Неожиданно его профессиональная звезда взошла на небосклоне адвокатуры. Мы хохотали как бешеные. Действительно, это же просто смешно – Попов и вдруг адвокат. Прикол. Прикол свалился первой на голову именно мне. Видно везение у меня такое. И закрутилась война, не на жизнь, а на смерть.
Дело было из разряда простых: обычный двухэпизодник, кражи. Два жулика. Один с тремя судимостями, второй ранее не судим. Попов взялся защищать не судимого. В сущности, особо защищать там нечего было. Парень работал на видном месте, женатый, характеристики отличные. Контакт наладился, разговор шел о подписке о невыезде.
Александр Михайлович влетел в работу, как черт из печной трубы. Перво-наперво он заперся без специального разрешения в изолятор, поправ инструкции, которые сам же и проповедовал долгие годы. Задавил авторитетом пацанов - «ивээсников», прорвавшись прямо к камерам. Тут же, не отходя от кассы, рявкнул, что задержание подзащитного произведено не законно и потребовал освобождения.
-Пишите ходатайство, - отрезала я, продолжая работу. А душа-то, сознаться, дрогнула. Да, дрогнула, что тут говорить. Это ведь как у Алексея Толстого в книге – «и забоялся Бровкин не головой, а поротой задницей».
Прорычав невразумительное, Попов, подобно кентервильскому приведению, с глухим стоном вознесся на второй этаж к начальству. И понеслась душа моя в рай.
-К начальнику!!!
-Слушаю, товарищ полковник, - рапортую и осматриваюсь по сторонам. Мой адвокат, преподобный Александр Михайлович, скромнехонько сидит напротив начальника. Лик его отечески опечален и даже скорбен. Не иначе – патриарх, явившийся в помощь неразумным собратьям.
-Дело передайте адвокату для ознакомления. – Начальник, разумеется, не просит меня. Он и не должен. Он начальник. «Передайте» – это звучит как приказ, приказом, по сути, и является. Одна юридическая тонкость – я процессуально не зависима. Мне можно приказать работать сутками. Работать без выходных и отпуска.
Но приказать отдать дело на проверку имеет право только прокурор. Начальник – не прокурор и то явление, что сидит напротив начальника в позе скорбящего Серафима это прекрасно понимает. Он умный, как бес. В конфликт не ввязывается. Предоставив эту возможность нам.
-Нет, не дам, - не секунды не раздумывая, отвечаю я. Дрогнувшая внутри душа включает не самые лучшие механизмы. Я уперлась. Это не разумная позиция, я осознаю это, но затормозить процесс не в силах. Я – Козерог по знаку, черт меня забери, и если уперлась, не своротить. – На 201- ой адвокат ознакомится.
-Тогда дело передайте на проверку мне. Лицо начальника бесстрастно. Он дослужился до полковника и умения владеть собой, ему не занимать.
Нет, - на том же автомате вылетает у меня.
Экспрокурор, не выдержав, взрывается. Он кривит губы в памятном всему следствию оскале и раздельно бросает фразы:
-Вы знаете… что я имею … право ознакомиться… с отдельными материалами дела..?
Знаю. Через полчаса прошу в мой кабинет. А сейчас я, извините, занята.
Он вскакивает, темные полы пальто раскидываются в стороны, как крылья страшной птицы. У меня сводит челюсти и сосет под ложечкой.
-Бегать я за вами не собираюсь. И вы... не с тем копья… решили ломать… - На ходу закурив сигарету, он вылетает из кабинета, хлопая дверью. Не иначе, побежал жалобу строчить.
Александр Михайлович объяснил мне, что задержание подзащитного незаконное.
Законное.
Дела соединены не правильно.
Правильно.
У нас могут быть неприятности.
Неприятностей не будет. Разрешите идти?
Идите.
О - о-о! Во что же втравилась я? Черт бы побрал этого Попова! Черт бы побрал этот мой характер! С начальником проблем еще не хватало. Ведь можно было объяснить все спокойно. А то, как Зоя Космодемьянская на допросе заладила: «Нет! Не скажу! Нет!». О – о – о!!!
Через час полковник открыл двери в мой кабинет, прошелся от порога к окну и обратно. Я уже знала, что он через начальника следствия предпринял еще одну не удачную попытку добыть дело.
Значит, так и не дашь дело? – Неожиданно весело спрашивает он.
Не дам, - хмуро отвечаю я, шваркая на машинке постановление.
Ну-ну, - хохотнув, он выходит.
Я не знаю, выразил ли тем самым он одобрение или нет, но напряжение постепенно спадает. В последствии Попов действительно написал кучу жалоб. Он убедил, в сущности, нормального парня – своего подзащитного – всячески противодействовать мне в процессе следствия.
И тот послушно симулировал припадки каждый раз, когда я пыталась проводить с ним следственные действия. Он гордо отворачивался, когда я просто заходила поинтересоваться его здоровьем, и молчал при этом, как рыба в пироге.
Родственники жулика перестали здороваться со мной, и не давали ни каких показаний, что, впрочем, не противоречит законодательству. Однако, даже свой отказ от дачи показаний они не хотели заверять в протоколе подписью. Приходилось фиксировать это с понятыми. Медицинские документы, необходимые для проведения экспертиз, из больниц дружно исчезли. Впрочем, это не помешало экспертизу назначить и успешно провести ее.
Разумеется, упрямец был немедленно арестован после первого же выкрутаса, а передачи и свидания я запретила. Это было жесткой реакцией с моей стороны, именно жесткой, а не жестокой. Но мера эта была вынужденной и не являлась результатом какой-либо мести, никакого морального удовлетворения от нее получено не было. Просто я расставила все на свои места: твое действие, мое – противодействие. Я не дала ни адвокату, ни подследственному не единого шанса на изменение меры пресечения.
Все это время я буквально разрывалась между работой по этому делу, кучей других, находившихся в производстве, борьбой с адвокатом и бесконечными проверками со стороны районной и областной прокуратурами. Районная прокуратура дважды признала мои действия законными, областная нашла нарушения.
Для меня это грозило дисциплинарными санкциями, что повлекло бы отсрочку получения очередного звания, лишения тринадцатой зарплаты и прочими удовольствиями, однако, в тот момент большого значения это не имело. Перетряхнув уголовно-процессуальный кодекс, я нашла возможность отстранить экспрокурора от участия в уголовном деле, пригласила другого защитника и благополучно направила дело в суд.
Справедливости ради стоит отметить, что жулик мой, по сути – лицо потерпевшее в этой паскудной истории – с радостью принял решение о замене адвоката, сказав, что устал от методов предыдущего защитника. Заболевания его счастливо прекратились, и мы спокойно провели необходимую работу. Передачи и свидания, конечно же, тут же были разрешены.
Родственники плакали и извинялись за свое поведение. Я не сердилась на них. Попов, рассвирепевший от такого поворота дела, немедленно навестил их по месту жительства, яростно обматерил и обозвал напоследок «ментовскими мордами». В вышестоящие инстанции он направил очередной пакет жалоб и ходатайств, обвиняя меня в самых смертных грехах.
В сущности, то, что излагал он в документах, содержало признаки преступления, предусмотренного определенной статьей уголовного кодекса, в частности, клевета в отношении лица, производящего предварительное следствие. Я могла бы привлечь его к уголовной ответственности. А может, еще и привлеку. Ведь история-то не закончилась. Взыскание мне еще не влепили, да и суда пока не было.
1997 год
Комментариев нет:
Отправить комментарий